Нефть и мир. «Семь сестер» – дом, который построил Джон - Леонид В. Крутаков

«Процветание было написано повсюду. Фабриканты занимались поисками рабочих, спрос на рабочую силу постоянно нарастал. Улицы и магазины напоминали муравейник. Повсюду воздвигались новые здания. Цены на сырьевые товары росли, а вместе с ними рос спрос. Казалось, что все вокруг только тем и занимаются, что делают деньги»[83].

Гасить государственные облигации (основа спекулятивного навеса корпоративных обязательств) планировали за счет продажи земли, выделяемой федеральным правительством и штатами, а также предполагаемого (ожидаемого в перспективе) дохода от перевозок. С доходами от перевозок дело не заладилось изначально, а вот земля выделялась исправно.

С 1850 по 1871 год железные дороги получили более 175 млн акров (71 млн гектаров) государственных земель – площадь, превышающая одну десятую часть территории США (больше Техаса). Землю нарезали вдоль дорог для заселения будущими фермерами. С реализацией земли, однако, также возникли проблемы. Сиу и шайенны не желали добровольно отказываться от своего образа жизни (способ преодоления энтропии).

Все тот же отчет Палаты представителей 44-го Конгресса США 1876 года свидетельствует, что из земли, выделенной под Первую трансконтинентальную дорогу, на март 1876 года (строительство завершилось в 1869 году) запатентовано было менее 10 %. «Железнодорожные» долги вкупе с «военными» все это время продолжали торговаться на бирже, многократно наращивая обязательства («обещания» новых денег).

Это был первый классический финансовый пузырь, вздувшийся на «нефтяных» перспективах. 135 лет спустя на тот момент уже бывший глава ФРС США Алан Гринспен, отвечая на вопрос о пузыре 2008 года, охарактеризует его не как форму кризиса модели, а как «способ тестирования новых возможностей роста» (право на экспансию, определение границ и возможностей расширения жизненного пространства. – Л. К.).

Финансовые пузыри, скажет Гринспен, – это результат действия неизменного элемента человеческой природы, проявляющегося как «чрезмерное жизнелюбие» (жажда наживы, алчность. – Л. К.), «надо просто позволить им дойти до своего логического завершения»[84].

Пузырь, вздувавшийся на «нефтяных» перспективах, тестировал «возможности роста» жизненного пространства расходной (долговой) модели организации социума за пределами первичной макросистемы (матрица, «нефтяной треугольник»). Модель буквально проникала в другие макросистемы – осваивала (перепрошивала) социальные уклады, создавая общий (единый) долговой контур.

Изначально «нефтяной» долг (потенциал, тестовое определение возможностей роста) масштабировался, минуя формализованные юридически и охраняемые физически границы государств (ментальная экспансия), менял их политическое содержание (целеполагание), осуществлял перепрошивку социальной базы. Демократизация власти (формальная смены способа самоидентификации социума. – Л. К.) – здесь процесс вторичный (следствие, вытекающее из первопричины).

К 1873 году «чрезмерное жизнелюбие» янки охватило весь промышленный («цивилизованный») мир. По свидетельству профессора истории Скотта Рейнольдса Нельсона, на тот момент две трети американских ценных бумаг торговались за пределами США на ведущих биржах Европы[85]. К началу паники мировой кредитный центр (проектный офис модели) незаметно (скрытно от правительств и центробанков Европы) переехал из Старого Света в Новый.

Когда «нефтяной» пузырь долгов «дошел до логического завершения» (лопнул), факт переезда вскрылся. Стало понятно, что инвестиционные решения в параметрах общей модели теперь принимаются не в Лондоне, а по другую сторону Атлантики – в Нью-Йорке. (Аналогично взрыв пузыря в 2008 году продемонстрировал сдвиг центра тяжести мирового кредита через Тихий океан, из Америки в Китай и Индию. – Л. К.)

После паники 1873 года кредитные (долговые) срывы будут регулярно повторяться. Изъян, как станет понятно позже, носит системный характер, заложен в основу модели. Периодичность срывов даже породит в узкоэкономической (здесь про узкий подход, не про ум. – Л. К.) среде волновую теорию кризисов и подъемов. Приливы и отливы под воздействием циклических сил, по примеру всемирного тяготения, которое Исаак Ньютон назвал невидимой рукой мироздания.

(Позже термин «невидимая рука рынка» будет использован как интеллектуальная ширма для доказательства равновесности рыночной организации социума в подтверждение бессубъектной модели развития социума. – Л. К.)

Отказ от социального контекста (принцип Анохина, «дополнительность» Бора, субъектность Кьеркегора, модель Лефевра, парадокс Поланьи) при анализе открытых («живых») макросистем в пользу сугубо математических подходов (новые пифагорейцы) неизбежно ведет к нумерологии и астрологии (составление гороскопов, визионерство и коучинг). Уводит от реальности в сторону башни Мерлина.

Долгая депрессия – первый эмпирический опыт (проб и ошибок) выхода модели за пределы первичной макросистемы (политический контур, национальные границы США). Трансформация «развитого мира» носила глубинный характер, почти не отражалась на политической географии. К прямой экспансии ядро модели будет готово только в 1944 году, а пузырь долга (объем обязательств) уже тогда, в 1873 году, требовал новых капитальных активов (материальное обеспечение «обещания денег»).

Конструктивный (без разрушения модели) выход из кредитного пузыря всего один – экспансия, рост плеча финансового инжиниринга (проектность, долговое пространство, объем обязательств). Открытая макросистема живет в пространстве и времени. Экспансия модели (система оценок, алгоритм принятия решений, образ жизни) может идти как экстенсивно (освоение новых территорий, человеческих и природных ресурсов), так и интенсивно (экспроприация будущего, расширение кредитного горизонта за счет будущих поколений).

Причиной Долгой депрессии была экспансия во времени (рост «обещаний»), а ее следствием – экстенсивная (территориальная) экспансия за пределами модели, названная позже новым империализмом (раздел Африки и Ближнего Востока). «Новый» – это не про изменение сути и содержания империализма, а про разграничение с первой волной колонизации (Индия, обе Америки, Юго-Восточная Азия).

В евроцентричной картине мира первая волна колонизации носит благородное название эпохи Великих географических открытий. Колонизаторами второй волны вновь формально выступали страны Старого Света, но де-факто они были лишь миссионерами (передовые отряды, авангард) модели, ядро которой зародилось и вызрело в Новом Свете.

Символично, что ближе всех к пониманию природы Долгой депрессии подошли не экономисты, а исследователи «Нового империализма»: британский историограф, марксист Эрик Хобсбаум и политический теоретик, философ Ханна Арендт. Хобсбаум констатировал: западные державы искали новые рынки для избыточного капитала[86]. Диагноз Арендт стилистически был более безупречен: «неограниченное расширение капитала» вызвало «неограниченное расширение власти»[87].

«Новый империализм» не случайно получит дополнительные (синонимичные, но менее известные) определения: «Джентльменский капитализм» и «Империализм свободной торговли». Не случайно и то, что кризис мировой экономики начинался с банкротства американского банка.

Прорыв системы долговых обязательств всегда происходит в кредитном центре модели, а тяжесть основных издержек всегда ложится на ее периферию. Долгая депрессия вскрыла и продемонстрировала этот принцип.

Эмпирика модели

История банкирского дома Jay Cooke & Company, банкротство которого послужило началом Долгой депрессии, как капля воды, отражает в себе предысторию (приводные ремни, причины, набор персоналий) первого кризиса «нефтяной» модели. Коллизий и интриг в истории Jay Cooke & Co хватит для написания пары десятков авантюрных романов и политических детективов.

Банк был учрежден в 1861 году в Филадельфии (Пенсильвания). Через год начнется выпуск гринбэков, и в том же году банк получит право на реализацию 20-летних